Марина Мчедлова: Религиозность повышает в человеке стремление к идеалу

20 июля 2012 г.

http://www.e-vestnik.ru/db/marina_mchedlova_religioznost_kak_stremlenie_k_idealu_5329/

В рамках всероссийского исследования "О чем мечтают россияне" ученые Института социологии Российской академии наук (ИС РАН) попытались выяснить, в какой мере религиозность наших современников влияет на их сокровенные желания и стремления. На вопросы "Журнала Московской Патриархии" отвечает один из авторов работы — ведущий научный сотрудник, ученый секретарь Центра "Религия в современном обществе" ИС РАН доктор политических наук Марина Мчедлова.

Счастье для всех или моя хата с краю?

— Марина Михайловна, в какой мере религия и религиозность в целом накладывают отпечаток на мечты сограждан? Можно ли говорить, что ответы на вопросы вашей анкеты оказались зависимы от этого фактора?

— Конечно, ведь к числу основных смыслонаполняющих объектов любой религии относятся внутренний мир человека, его стремление к счастью, красоте, добру и истине. Впрочем, как и все россияне, представители различных религиозно-мировоззренческих групп уверены: без мечты жить невозможно. Лидируют по степени убежденности в этом внеконфессиональные верующие, то есть люди, не принадлежащие ни к одной из известных конфессий и при этом заявляющие о собственной "вере в высшую силу" (к таковым, по нашим данным, относится примерно одиннадцатая часть населения страны).

Среди них 81% опрошенных полагают, что мечта наполняет жизнь смыслом. Среди православных мечтают 76%, среди атеистов — 68%. Треть атеистов уверена: жить нужно в реальном мире (среди них также высока доля тех, кому мечтать не свойственно ни при каких обстоятельствах — 14%).

В среде православных тех, кто считает, что мечты лишены практического смысла, уже меньше — четверть, а среди внеконфессиональных верующих их всего 20%. Если же говорить о личном заветном желании, оно в современной России присуще 91% православных христиан, 93% внеконфессиональных верующих и всего лишь 85% атеистов. То есть религиозность в любых формах повышает в человеке стремление к идеалу.

Но если посмотреть распределение ответов на этот вопрос в зависимости от того, посещают ли респонденты регулярно церкви или молитвенные собрания, существенных различий мы не увидим.

— О чем это говорит?

— На мой взгляд, это свидетельствует о том, что религиозность россиян пока еще запрятана в их сознании достаточно глубоко и во внешних формах не проявляется. Зато факт посещения или, наоборот, непосещения храма сильнейшим образом оказывается связан с распространенностью мечты-лидера. Ею в России, как нетрудно предположить, является стремление жить в достатке, возможность тратить деньги, не считая копейки. Эту позицию к числу трех самых заветных желаний относят два из каждых пяти опрошенных. Но вот среди активных прихожан их уже в полтора раза меньше. Видимо, этот результат демонстрирует эффективность функции социального утешения, традиционно присущей религии.

В общей выборке вторую строчку среди самых частых ответов, набрав по 33% упоминаний, поделили личная мечта (о хорошем здоровье) и социальная (о жизни в более справедливом и разумно устроенном обществе). В приверженности к ним все упомянутые выше группы респондентов солидарны (правда, последняя позиция несколько популярнее — в 39% случаев — у внеконфессиональных верующих). А вот дальше — опять различия.

Если у православных вслед за здоровьем (34% упоминаний) следует желание иметь хороших детей (25%), то в иерархии атеистов после здоровья (26%) идут ценности самореализации (22%) и желание открыть собственное дело (20%). Замечу, что у православных христиан два последних ответа набирают всего лишь 17% и 14% соответственно. Отмечу также: седьмая часть атеистов вообще не имеет никакой мечты (среди православных — десятая часть, а у внеконфессиональных верующих — пятнадцатая). То есть атеисты сильнее нацелены на реальную повседневную жизнь и на решение прагматических вопросов, тогда как православные больше склонны к традиционным семейным ценностям.

— А чему отдают предпочтение наши сограждане — первенству общественного или личного, какому благополучию отдают приоритет — государства или своему собственному?

— Общий вектор развития страны в два последних десятка лет не мог не сказаться. Во главу угла ставятся благополучие личное или своей семьи: об этом говорят 74% православных и 76% внеконфессиональных верующих. У идеи же общей цели как объединяющей поддержка куда скромнее: 26% и 24% соответственно.

Чуть более коллективистски (вероятно, за счет еще советских поколений) настроены атеисты — среди них таковых 30%. Увы, это еще раз демонстрирует критическое падение уровня социальной солидарности, деформирующее общество. Единственными статистически значимыми группами сограждан, с которыми наши респонденты не потеряли общность целей и интересов, оказываются родные и друзья. Да это и неудивительно. Ведь согласно европейскому исследованию ценностей, уже 92% опрошенных признается: доверять нельзя никому, каждый только и норовит тебя обмануть.

К сожалению, в данном разрезе распад социальных связей не способна преодолеть даже приверженность духовной традиции. Хотя определенную амортизирующую роль она, конечно, несет. Так, среди регулярно посещающих церковь людей общая цель приоритетна для трети опрошенных. Кроме того, невзирая на индивидуалистические устремления, большинство респондентов всё же утверждает, что хотело бы не только жить в свое удовольствие, но и приносить пользу обществу и государству.

А активность религиозного самосознания на данном показателе сказывается благотворно: если у атеистов соответствующая доля составляет 47%, у внеконфессиональных верующих 43%, то у православных — 54%, а у активно посещающих храмы и вовсе почти достигает двух третей (64%).

Персонификация национальной идеи: Петр I и святые подвижники

— Неужели духовному началу отведена лишь роль подушки при возможной деградации общества вследствие его усиливающейся фрагментации? Может ли предотвратить религиозный компонент дальнейший распад? 

— Хотелось бы верить, что может. Религиозные скрепы в сознании пока еще работают. Это прекрасно иллюстрируют ответы на вопрос о том, кто из известных людей прошлого и настоящего больше всего способствовал (или способствует) осуществлению массовых чаяний, ожиданий — иначе говоря, олицетворяет собой народную мечту. Вне конкуренции здесь Петр I: его в шкале возможных ответов выбирает каждый третий респондент.

А вот второе место вместе с сообществом современных политиков (определяющую роль в "успехе" которых обеспечивают сторонники Владимира Путина) делят святые подвижники (чаще среди них называются Сергий Радонежский, Серафим Саровский и Матрона Московская). Эти варианты ответов набрали по 14,3%. Заметим, что позади остались значимые в отечественной истории фигуры, буквально прогремевшие несколько лет назад в популярном телепроекте «Имя Россия»: Екатерина II (11,9%), Ленин (9,6%) и Сталин (9,4%).

С одной стороны, такое распределение ответов — еще одна красноречивая демонстрация мощного общественного запроса на сочетание сильного государства со справедливостью, высокой морально-нравственной планкой желаемого мироустройства. С другой — доказательство того, что в представлениях и оценках святых подвижников сливаются одновременно нравственные идеалы, человеколюбие и общественное служение. При этом православные придают заметно большее значение их деятельности по сравнению с атеистами (16% к 4%). А вот в сознании россиян, регулярно посещающих храмы, "рейтинг" святых подвижников даже слегка превосходит петровский (32% и 31% соответственно).

— Но это всё большие, высокие идеалы, несколько отстраненные от вышеупомянутых личностно-прагматических устремлений. Логично было бы задаться вопросом: а не забывают ли россияне о Боге в "работе" над достижением своих персональных желаний, насколько усердно молятся об этом? 

— Как показывают наши данные, эта стратегия занимает четвертое место по популярности: к ней прибегает каждый пятый респондент. Это, замечу, на статистическом фоне, согласно которому к атеистам себя причисляют лишь 7% россиян, а среди остальных подавляющее большинство — 84% — относит себя к адептам какой-либо религии. Наиболее популярный путь — наметить список последовательного решения задач и методично, шаг за шагом, его выполнять (так предпочитают поступать 55% россиян). Надеются на удачу, то есть готовы подменить рациональные алгоритмы поведения ожиданием чуда, 29%.

Каждый пятый обращается за помощью к близким, что показывает сложность перенесения на российскую почву идеальной для большинства американцев жизненной траектории "self-made". Правда, если говорить о последовательных приверженцах традиционных религий, молитвенные обращения к Господу играют сравнительно большую роль: у православных они столь же весомы, как и просьбы к родным и близким (по 22%).

Зато и к гадалкам, экстрасенсам и магам средний православный обращается нисколько не реже среднего россиянина: этот экзотический способ указали 6% опрошенных — куда больше, чем соответствующие 2% в группе атеистов.

— Ничего не скажешь, массовое сознание для достижения своей мечты предпочитает комбинировать тактики и стратегии…

— В целом прослеживается следующая закономерность. Просят о помощи Бога в первую очередь те, кто уповает также на чудо и магию (31% и 39%), а в последнюю очередь те, кто рассчитывает на себя и своих близких (22% и 25%). Кроме того, наши данные показывают, что представительницы слабого пола не только мечтательнее мужчин, но и задействуют более широкий арсенал для достижения желаемого. К решению проблем они активнее привлекают своих окружающих (24% против 19% у сильного пола), чаще взывают к Богу (29% против 10%) и верят в удачу (32% против 25%).

В общем даже на фоне не вполне ясного и не до конца структурированного религиозного сознания россиян нельзя не заметить: основным алгоритмом достижения жизненных целей для всех мировоззренческих групп и поколений является собственная рациональная деятельность. То есть общественное сознание эволюционирует скорее в рациональную, а не мистическую сторону, а в своем поведении люди всё больше ориентируются на активную модель.

Золушка побеждает

— В любых социологических результатах можно увидеть позитив. Судя по вашим данным, из наших ориентиров стремительно уходит стереотип о тотальном ничегонеделании и надежде на "авось"?

— Во всяком случае среди сказочных и песенных образов, отражающих представления о самой сильной личной мечте россиян, с большим преимуществом побеждает Золушка. Сентиментальная сказка о том, что трудолюбие и добродетель рано или поздно окажутся вознаграждены, согревает душу 40% опрошенных. Если проанализировать выборку православных, там результат такой же, тогда как среди внеконфессиональных верующих за Золушку голосуют всего 32%, а среди атеистов и того меньше: 27%.

Стоит сказать и о том, что мечта в Золушкином "обрамлении" имеет существенный гендерный перекос: она увлекает 60% женщин и лишь 16% мужчин.

— Кто же милее представителям сильного пола?

— Как это ни покажется удивительным, Емеля-дурачок из сказки "По щучьему велению". С ним русскую мечту связывает примерно четверть опрошенных (28% мужчин и 19% женщин). Возвращаясь к "конфессиональным"выборкам, необходимо заметить: этот простодушный герой, вся заслуга которого в том, что он по доброте душевной выпустил говорящую рыбу обратно в реку, популярен у 23% православных и у 27% атеистов.

Присутствует в суждениях наших респондентов и мотив ничем не ограниченного материального изобилия в архаически крестьянской его интерпретации: "молочные реки, кисельные берега". Но отношение к нему куда сдержаннее: данный образ ассоциируется с национальной мечтой лишь у каждого шестого респондента, и православные тут не исключение. Единственное серьезное отличие православных в "сказочном" профиле счастья — частое "голосование" за бажовские сказы о постижении вершин мастерства и красоты «"Каменный цветок" и "Малахитовая шкатулка". Преимущество тут огромное: 22% в сравнении с 13% у атеистов.

— Подведем итог. Насколько русская мечта отражает проекцию социальной справедливости, в какой мере она зависит от религиозного фактора?

— На первый взгляд религиозность россиян не является доминирующим вектором формирования национальной мечты. Наши желания и стремления больше связаны с преодолением существующих социальных и политических проблем, нежели наделяются трансцендентным или мессианским смыслом. Но принадлежность к конфессии и степень религиозности все-таки накладывают отпечаток на алгоритмы поведения по реализации этих желаний.

Приведу напоследок еще один пример. Если поставить респондента перед необходимостью выбора между обществом индивидуальной свободы и обществом социального равенства, он в большинстве случаев склонится ко второму.

Но интересно, что принадлежность к православию, посещение храма и молитва к Богу еще сильнее акцентируют этот выбор. За него в указанных группах "голосуют" 64%, 68% и 66% соответственно — на 7–10% выше по сравнению с религиозно-мировоззренческими "оппонентами".

То есть можно предположить, что в определенных условиях россияне, и в первую очередь воцерковленные православные, откажутся от части индивидуальных свобод ради общего блага. И даже вышеупомянутые гипертрофированные личностно-эгоистические стратегии не помешают.


© Журнал Московской Патриархии и Церковный вестник, 2007-2011