Актуальность духовного наследия святителя Игнатия Брянчанинова

Святитель Игнатий (Брянчанинов) является для России символом возрождения Русской Православной Церкви и особенно монашества после десятилетий унижений и гонений. И на Западе растет интерес к изучению наследия этого русского автора. Чем же вызвано подобное внимание?

Большую роль в этом сыграли «Откровенные рассказы странника своему духовному отцу», которые впервые были опубликованы в послевоенное время и вскоре были переведены почти на все европейские языки. Это привело к тому, что поначалу в небольших антологиях, а со временем и в полном виде, на некоторых европейских языках стали появляться издания «Добротолюбия».

Но поскольку «Добротолюбие» — не развлекательное чтение для обычного читателя, то вполне естественно, что появился спрос на специалистов, которые могли бы открыть путь к пониманию его текстов. Эта проблема не нова. Ведь даже в самих «Откровенных рассказах» странник по страницам «Добротолюбия» ведется старцем. Более того, Паисия Величковского, который перевел «Добротолюбие» на древнецерковнославянский, в чтении направлял его духовник — старец Василий Поляномарульский. Он написал множество вводных текстов к отеческим писаниям, которые позднее были изданы в Оптиной пустыни. И святитель Игнатий (Брянчанинов) часто ссылается на Василия, чьи «Введения…» характеризуются ясностью и простотой. Таким образом, святитель очень хорошо понимал, что «Добротолюбие» нужно распространять, ибо оно действительно приносит пользу для душ верующих. Можно сказать, что этому он посвятил всю свою жизнь, почему и стоит в одном ряду с такими первопроходцами распространения «Добротолюбия» в России, как святитель Филарет (Дроздов) или святитель Феофан Затворник.
Святитель Игнатий (Брянчанинов) известен как писатель, который при этом всегда оставался настоятелем монастыря и епископом. Он много цитировал, пересказывал, но всегда в рамках текста «Добротолюбия», так что некоторые его работы стали своего рода комментарием к «Добротолюбию». Однако было бы неверно упрекать его в отсутствии собственных идей: скорее это проявление особого почтения к духовным традициям отцов, вследствие чего он, будучи смиренным служителем, отступает на задний план. Здесь проявляется такое качество как сдержанность, ведь его цель — распространение в мире духовного наследия «Добротолюбия», и особенно — обновление монашества в духе «Добротолюбия», что во времена святителя Игнатия было очень непросто. После первоначальных успехов его перестали понимать, начали относиться к нему враждебно. Несмотря на это сегодня он считается ключевой фигурой в деле возрождения русского монашества из пепла, в который оно было низвергнуто петровскими «реформами».

Чтобы понять и правильно оценить значение святителя Игнатия, мы должны обратиться к истории. Известно, что со времен Киевской Руси монашество играло центральную роль в истории Русской Церкви и всей страны. Однако уже после первых столетий процветания проявились признаки упадка, и монашество стало нуждаться в реформах. В конце XV в. свои концепции для преодоления кризиса в монашестве предложили преподобные Иосиф Волоцкий и Нил Сорский.
Преподобный Иосиф считал, что Дух Святой не находит достойных «сосудов» в его времени, поэтому выходом из кризиса является возврат к книгам и строгим общежительным правилам, с неограниченной властью настоятеля и железной дисциплиной. Известно характерное для прп. Иосифа предостережение: «Вначале давайте беспокоиться о правильном содержании тела, затем давайте сохранять нашу внутреннюю сущность, сердце и дух». Сакрализованный внешний порядок должен был, таким образом, привести к внутреннему исцелению. Личная бедность иноков не мешала монастырю накапливать материальное добро. Этому способствовало решение социальных задач и участие монашества в общественно-политической жизни.

Иное направление предлагал прп. Нил Сорский, который обладал чисто духовным восприятием монашества. Проникнувшись на горе Афон духовностью исихазма, он был уверен, что Дух Святой даже в его время говорит в сердцах людей. Все свои стремления необходимо направлять на обновление внутренней сути человека через невидимую борьбу за чистоту сердца, чтобы слышать голос Духа. Особую роль здесь играют, прежде всего, молитва Иисусова, чтение произведений Отцов Церкви и взаимное духовное отцовство. Монахи жили в маленьких общинах — скитах, без общего настоятеля и общего устава, в абсолютной бедности, без контактов с внешним миром.

Неудивительно, что обе концепции реформирования монашества вступили в конфликт. На Московском Соборе 1503 года была принята модель прп. Иосифа, общины прп. Нила распались, учение исихазма столкнулось со значительными препятствиями при распространении, в то время как идеи прп. Иосифа в течение следующих двухсот лет оставили глубокий след не только в русском монашестве, но и в обществе в целом. Однако внешний расцвет монашества не сопутствовал развитию духовной жизни. Когда же в начале XVIII в. при Петре Великом начались масштабные церковные реформы, их первой жертвой стало русское монашество, у которого не было внутренних сил противостоять давлению.

С тех пор жизнь монашества вынужденно протекала в тени. Единственной возможностью вести истинную монашескую жизнь в эпоху после Петра Великого была эмиграция. Что и произошло с прп. Паисием Величковским (1722–1794), который стал для русского монашества новым светом. Эмигрировав из Украины в румынские княжества, он познакомился со старцем Василием Поляномарульским, и тот открыл ему отеческие традиции, знания о которых он значительно углубил на горе Афон. На Афоне возврат к духовности отцов, особенно к внутренней молитве, как тому учит исихазм, свидетельствовал о наметившемся обновлении.
Прп. Паисий понимал, что это новое открытие отеческой традиции может дать новую жизнь русскому монашеству, поэтому он взялся за тяжелый и объемный труд по переводу на славянский язык греческой «Филокалии», которая в 1793 году вышла в свет в Москве под названием «Добротолюбие». Сама по себе публикация этой книги вряд ли могла бы повлиять на духовное обновление в России, если бы Паисий не воспитал целые поколения старцев, лично распространявших «Добротолюбие» среди своих духовных детей. Именно идея возврата к жизни старчества позволила Паисию распространить в монастырях общежительного уклада исихазм, тесно связанный с отшельничеством, и тем самым преодолеть старый конфликт между преподобными Иосифом Волоцким и Нилом Сорским.
Именно в тот момент, когда первые поколения старцев, воспитанные прп. Паисием, пришли в Россию из Румынии, святитель Игнатий (Брянчанинов) начал свой монашеский путь. Встреча с одним из них, отцом Леонидом (известным позднее в Оптиной пустыни под именем старца Льва), сделала будущего святителя одним из основных последователей исихазма.

Но этот путь был тернистым. Русские монастыри в первой половине XIX в. не сразу принимали старчество. Отцу Леониду приходилось долго странствовать со своими сторонниками от монастыря к монастырю, прежде чем он наконец остановился в Оптиной пустыни и здесь в полной мере раскрыл свои духовные дарования. В то время как греческая «Филокалия» не распространялась далеко за пределы монастырских стен Афона, русские старцы открыли доступ к исихазму широким слоям мирян. И именно «Откровенные рассказы» русского странника являются тому ярким примером: странник представлен здесь как совершенно обычный христианин.
Святитель Игнатий (Брянчанинов) следует той же идее. Его огромная переписка показывает, что он посвятил в духовность исихазма не только монахов и монахинь, но и многих мирян, к тому же немало женщин. Частые жалобы в его сочинениях и письмах показывают, что он должен был преодолевать небывалое сопротивление со стороны определенных церковных кругов. Подобная проблема существовала и раньше: еще прп. Паисий Величковский был вынужден написать манифест «Против клеветников на молитву Иисусову». Для того церковного климата, при котором жил святитель Игнатий, было характерно большое недоверие к исихазму. Возникает вопрос: почему?

Хотя важнейший период жизни святителя Игнатия приходится на время правления Николая I, который хотел реставрировать «Святую Русь» и благожелательно относился к православию, эпоха Александра I, со свойственным ей ультралиберальным культурным климатом, все еще обладала заметным влиянием, особенно в Санкт-Петербурге. Известно, что Александр I способствовал развитию псевдомистических течений и различных движений, никоим образом не связанных с православной церковностью. Их объединяло утверждение, что можно достичь соединения с Богом и соответствующего мистического опыта, не будучи привязанным к церковной догме веры и без соответствующего внутреннего очищения. Последователи этих движений часто ссылались на Библию, которую толковали совершенно произвольно.
Естественно, что Православная Церковь относилась с большой долей осторожности к подобным мистическим течениям и следила за тем, чтобы традиционная мистика не подверглась произвольной интерпретации и сектантскому злоупотреблению. Многие опасались, что именно исихазм (и, особенно, связанные с ним психофизические методы молитвы) может таить в себе подобного рода опасности. В этом контексте становится понятным, почему святитель Феофан Затворник изъял соответствующие тексты из своего перевода «Добротолюбия».

Но и Игнатий (Брянчанинов) не скупился на предостережения от «мистических» опытов, которые могут оказаться дьявольским обманом, и непрестанно требовал, чтобы все, кто хочет учиться молитве Иисусовой, делали это под наблюдением опытного старца и в соответствии с догматами веры и церковным учением. Однако когда он был уверен в отсутствии духовной опасности и считал, что нет причин лишать своих духовных детей вспомогательных психофизических методов, он приводил в своих книгах соответствующие отрывки из славянского «Добротолюбия» в русском переводе.

Кроме того он делился личным опытом духовных движений в сердце: «Осмотрите меня, братия! разглядите совершающееся во мне! вы скажите мне, что во мне совершается? вы скажите мне, кто, — совершающий? <…> Невидимою рукою взял Он ум мой, взял сердце, взял душу, взял тело мое. Едва он ощутили эту руку, как ожили! Явилось в них новое ощущение, новое движение — ощущение и движени духовные! <…> От прикосновения руки ко всему существу моему ум, сердце и тело соединились между собою, составили нечто целое, единое; потом погрузились в Бога, пребывают там… Если кто, слыша из уст грешника слово великое о действиях Духа, колеблется неверием, смущается мыслию, полагая, что возвещаемое действие есть действие прелести бесовской, тот да отвергнет помышление хульное».
В своих письмах святитель Игнатий жалуется, что его труды постоянно подвергаются цензуре и из-за этого часто изменяются до неузнаваемости. Так продолжалось до тех пор, пока он не принял решения более не предоставлять их цензуре. Мы можем лишь предположить, о каких отрывках могла идти речь. Вероятно, о тех, которые вводят в мистические опыты. Зачем он взял на себя все эти трудности? Неужели он не сознавал опасности злоупотребления? Из его книг, писем и сделанных им свидетельств следует, что святитель обладал практичным умом и никогда не поддавался порыву энтузиазма. Его предостережения и предупреждения о псевдомистике настолько четки и ясны, что их нельзя не увидеть.

Но он видит и противоположную опасность, которая кажется ему еще большей: человек может совсем отказаться от глубокой духовной жизни, от соединения с Богом и довольствоваться лишь «внешним» деланием, в случае неправильного подхода: «…мы веруем и исповедуем, что Божественная благодать действует как прежде, так и ныне в Православной Церкви, несмотря на то, что обретает мало сосудов, достойных ее. Она осеняет тех подвижников Божиих, которых ей благоугодно осенить. Утверждающие, что ныне невозможно христианину сделаться причастником Святого Духа, противоречат Священному Писанию и причиняют душам своим величайший вред. <…> Они… довольствуясь наружным исполнением некоторых добродетелей, лишают сами себя христианского совершенства. Что хуже всего, — они, удовлетворяясь своим состоянием и признавая себя, по причине своего наружного поведения, восшедшими на верх духовного жительства, не только не могут иметь смирения, нищеты духовной и сердечного сокрушения, но и впадают в самомнение, в превозношение, в самообольщение, в прелесть, уже нисколько не заботятся об истинном преуспеянии».

Именно для того, чтобы вывести христиан из этой летаргии, в которую они были повержены туркократией в Греции, составили «Филокалию» Никодим Святогорец и Макарий Коринфский. Подобным же образом, для обновления русского православия в постпетровскую эпоху, прп. Паисий Величковский создал славянское «Добротолюбие». С этой благородной целью выступал и святитель Игнатий: он пытался внести свой вклад в обновление христианской жизни, и особенно монашества, в России. Как и за четыре века до него прп. Нил Сорский, святитель Игнатий осознал, что этого можно достичь только посредством личного соединения с Богом, через постоянную сердечную молитву и стремление к тем идеалам, которые представлены в «Добротолюбии» и являются основой исихазма: только если Святой Дух живет в сердце человека, внешние формы и проявления набожности получают свой смысл. Святитель Игнатий свидетельствовал об этом всей своей жизнью. В этом состоит актуальность его духовного наследия и свидетельства. И для Востока, и для Запада.