Когда скончался святой благоверный князь Александр Невский, то Предстоятель Русской Церкви вышел из храма, рыдая, и сказал: «Чадо мои возлюбленные, закатилось солнце земли Русской». Емкость этой фразы, которую никогда раньше не вспоминала, почувствовала сейчас, потому что мы — осиротели: ведь Патриарх — это и есть отец! И Святейший для нас был именно таким.
Я имела честь и счастье знать его лично пятнадцать лет. Помню, когда впервые входила к нему в кабинет, у меня дрожали колени от благоговения, от страха, от сознания своей какой-то недостойности. Но это чувство скоро полностью рассеялось, потому что у него была такая неповторимая, с одной стороны, подбадривающая, с другой — строгая, отеческая улыбка сквозь бороду, в глазах такая искорка — очень человеческая! Мне кажется, он глубоко понимал и нашу ограниченность, поэтому снисходил, но и ждал от нас многого.
Служение его пришлось на такой смутный, тяжелый период, когда связь времен рвалась, когда нация снова раскололась, когда она не могла найти согласия ни по одному вопросу прошлого, настоящего и будущего — сколько было эйфории у одних, сколько было вселенского драматизма у других! Церковь — это тоже живой организм, там тоже много разных голосов, суждений и мнений. Какую мудрость надо было стяжать, чтобы провести этот корабль через бурный поток, чтобы уберечь его и от внутреннего раскачивания, и от внешних бурь — это действительно по плечу только настоящему Предстоятелю, истинному молитвеннику с огромным внутренним духовным зрением, и в то же время — с опытом крупного общественного и государственного деятеля.
Конечно, трудно недооценить то, что он оказался на высоте того вызова истории, когда появился шанс соединить разорванную душу русского народа — Русскую Православную Церковь. Глубоко символично то, что и митрополита Лавра Господь призвал почти сразу же после этого величайшего акта, а вот теперь, совсем через небольшой срок, и Патриарха Алексия... Это говорит о том, что всё, что они могли сделать, они сделали в этой жизни.
В его устах очень деликатно звучала и критика в адрес современности, и глас религиозной совести. Не могу забыть 1993 год, когда творилась буквально вакханалия вокруг, и либеральные круги, совершенно не стесняясь, использовали в своих целях каких-то церковных диссидентов. Тогда же возникла идея Всемирного русского собора, я стояла у самых ее истоков. Мы, несколько единомышленников, пришли с этим проектом в нашу Церковь, и нам назначили круглый стол, где мы три часа излагали свою концепцию, а уже через неделю нам позвонили и сказали, что нас поддержали.
Потом много было всяких сложностей и нестроений. Но я сейчас только, с высоты моего сегодняшнего общественного и государственного опыта, понимаю, какой это был подвиг со стороны всех участников того проекта. Наперекор лидирующему циничному настроению в обществе, принять на себя и выдержать весь этот вой, свист якуниных, новодворских, которые обвиняли тогда чуть ли не в фашизме всякого, кто слово русский употребит. Патриарх же выступил тогда на первом Соборе. И какая же это была поддержка с его стороны всем, кого числили тогда чуть ли не маргиналами! А на самом деле — они просто раньше других поняли, что рано или поздно неизбежно произойдет вот эта соборизация нашей нации из народонаселения, на тот момент атомизированного, без общих ценностей, целей, с духом, рассыпавшимся на отдельные кусочки.
Лучшим памятником того, что труды Патриарха Алексия II не пропали, будет наше единение перед лицом вызовов истории, понимание, что Россия родилась не в 1991-м, и не в 1917-м, и что свой исток, смысл — зачем мы живем, представления о жизни, о государстве — мы получили из православной веры. Лучшим памятником трудам Святейшего будет то, что мы не покачнемся, устоим и дальше будем единым народом.
Столетие.ру
11 декабря 2008 г.
